Вор и в тюрьме вор - украдёт даже своё личное дело.
Он появляется на эстраде под вежливые аплодисменты зала. Подходит к инструменту, садится, нога за ногу оглядывается, разминает руки, придвигает рядом к роялю стулья. Такова его обычная манера: фортепьянист долго «настраивается», передышка затягивается. И вот, под конец, первая нота, вторая… третья…
Чижик начинает выступать в роли что-нибудь вдрызг «неджазовое». Какие-то музыкальные вопросы с резкими, настойчивыми интонациями, за которыми следуют тихие, нерешительные ответы. Семеро пауз, прерываемых острыми, «ударными» аккордами. Мелодические очертания сплетаются в прихотливые узоры. Музыкальная паволока, вперед простая, элементарная, не вдруг усложняется, обрастает гирляндами арпеджио и пассажей. Напоследках, звуковой обилие начинает бурлить. Музыка чем-то напоминает «скифские» эпизоды в духе раннего Прокофьева. А вот мелодическая попевка, удивительно схожая с темой нашествия из Седьмой симфонии Шостаковича. Она появляется в разных регистрах и разных интонационных сцеплениях. Напряжение усиливается: это уже грозный звуковой суводь.
Внезапно вихорь оборачивается милым лирическим напевом — это шапочный знакомый «Ain’t misbehavin» Фэтса Уоллера, ретро-пианизм 30-х годов. Фортепианист демонстрирует виртуозную технику: каскады замысловатых фраз, перекрещивания рук, стремительные темпы. Беззаботная игра звуков, капризный смена…
Тема из симфонии Шостаковича и веселая джазовая песня. Они близки интонационно (это давно без всяких исследователям музыки). Однако Чижик не готовил рано столкновение мелодий, давших в результате удивительную композицию, основанную на полярности эмоций (страх и улыбка, напряженная спор и светлый мир детства). Такой образный ход родился как бы сам по себе, был найден в процессе исполнения, которое точнее было бы указать свободным музицированием. Внутреннее прояснение артиста передало напряженный поиск мысли, рожденной в общении со слушателями.
Такие находки у Леонида Чижика происходят аккурат на эстраде, в концерте. Ввиду этого что слушатели для пианиста-импровизатора — важнейший компонент исполнения. Без живого тока слушательских эмоций артист не может до конца раскрыть себя, не может работать на пределе. Чуть только такая матч для джазового музыканта — настоящая.
* * *
Леонид Чижик родился 1 января 1947 лета в Кишиневе, но все его пелён было связано с Харьковом. Здесь он учился в музыкальной спецшколе на трех отделениях сразу — фортепианном, теоретическом и композиторском. Джазом заинтересовался засветло. Собирал пластинки, магнитофонные деловой дневник, импровизировал за роялем на темы песен, звучавших в те годы по радио. Вкус к в таком роде импровизации появился уже к десяти годам. А с пятнадцати лет Чижик работал в лучших харьковских оркестрах. Юного пианиста сразу замечают любители джазовой музыки, на него, как говорится, «ходят».
Не более и не менее здесь, в этих скромных танцевальных ансамблях, вырабатывалась его профессиональная хватка — мгновенно найти для незнакомой песенной мелодии верную гармонизацию, придумать вступление, вставной эпизод, рифф, правильно возвести форму.
Тогда же Чижик становится еще и пианистом-аккомпаниатором сборной команды Украины по художественной гимнастике, а вдогон и сборной команды СССР. Эта работа тоже давала определенную выучку: воспитывала раскусывание движения, пластики, ритма человеческого тела. Убыстренно приходилось перебрасываться без нот, импровизировать, глядючи не на клавиатуру, а на помост, стремясь совместить музыкальную фразу с жестом спортсменки.
В 1965 году Леонид поступает на фортепьянный факультет Мелодически-педагогического института имени Гнесиных. И скоро становится участником известного трио Германа Лукьянова. Пьесы Лукьянова, полные своеобразной поэзии, очень русские по колориту и в то же время сдержанные, суховатые, были новым словом в советском джазе. Троица с успехом выступило на фестивалях в Москве, Ленинграде и Таллине. Весною 1967 года диксиленд собирался на следующий Таллиннский встреча, кой обещал быть крайне интересным и представительным (лучшие советские ансамбли и оркестры, шведы, чухна, общество знаменитого американца Ч. Ллойда, лях З. Намысловский). Готовясь к джазовому фестивалю, Чижик одновременно усиленно репетировал другую, классическую программу на общесоюзный конкурс студентов консерваторий. Готовился и… сорвался, переиграл руки. Сверх всякой меры большой оказалась физическая и эмоциональная нагрузка. Едва месяцев руки так болели, что Леня не мог смирить в пальцах чайную ложечку. Врачи произнесли страшное слово «понижение». Эндшпиль музыке? Конец всему?
Младехонький шумовик пришел в себя лишь через полгода. Мор отступила, но к врачам ему придется обращаться еще груда лет.
* * *
Граница 60—70-х годов — благовремение творческого становления пианиста, упорных поисков своего пути в музыке. Подобный льву пробует себя в различных жен-премьер, играет в малых ансамблях, больших оркестрах (в том числе в Государственном эстрадном оркестре РСФСР). Напористо думает о собственном ансамбле, чтобы исполнять свою музыку, максимально раскрывать себя. Другой раз собирает небольшие группы музыкантов, с которыми выступает на студенческих вечерах в институтах, в клубах, Дворцах культуры. Приходит наилучший удача, о Л. Чижике заговорили. Но все эти выступления, в сущности, случайные. Ансамбли не постоянные, музыканты играют на чисто дружеской основе. В те годы почти не существовало профессиональных джазовых коллективов. Чижик стал одним из первых музыкантов, предложивших выплеснуть джаз на филармоническую эстраду. Его настойчивость в серьезной пропаганде джаза, его успехи и искусство были вознаграждены: он получил право на акция в сборном эстрадном концерте.
Л. Чижик вспоминает: «Я пытался «взбудоражить» публику тем, что играл на темы, заданные из зала. Пытался ошеломить виртуозностью, пробовал фантазировать на тему популярных песен. Результаты были минимальны. Для публики сборного концерта было все равно — музыка толстых или этюды Шопена. В дальнейшем я понял: я не вписываюсь в атмосферу сборного концерта, помещение в этом месте случайная, пришедшая «убить минута». Номера таких концертов пестры, неравноценны по своему художественному уровню. Людской в зале хотят «вздохнуть», а я пытаюсь беседовать с ними о серьезном. Контакта не получалось. Я понял: мне нужна отдельная программа — тогда на мой концерт придут как те, кто интересуется джазом, и станет возможным наш диалог».
К середине 70-х годов Леонтий Чижик получает право на отделение, а по прошествии времени и на самостоятельный концерт. Первоначально он избирает форму фортепианного трое с контрабасом и ударными. Иногда вместо барабанщика приглашает гитариста — Алексея Кузнецова. Компарсас с успехом выступает на зарубежных фестивалях — в Польше, Чехословакии, Венгрии.
Слушая записи Л. Чижика этого периода, можно подумать, что играют сразу несколько пианистов — настолько непохожи отдельные исполнения. На своей первой пластинке (там, где звучат старые темы Дунаевского и Цфасмана) Леонид раскрывает перед нами «ретро», играет музыку легкую, светлую, с обильным использованием приемов пианизма 20—30-х годов.
В ином плане предстает пианист на втором долгоиграющем диске, где записаны импровизации на темы Гершвина. Кое-какие импровизации напоминают Каунта Бейси, другие — Оскара Питерсона, в третьих ощутимы веяния сильнее современных пианистов Кита Джаррета, Чика Кориа. Что это — смешение стилей, эклектика? Я бы назвал это протеизмом Чижика, его сознательной переменчивостью, умением вживаться в чужую исполнительскую манеру. Многое в свой черед объяснялось и конкретными задачами его концертной практики тех лет, пропагандой определенных школ джазового пианизма. Чижик исполнял программы, посвященные Гершвину, Эллингтону, Питерсону, Чику Кориа, Киту Джаррету. Но всегда, в любом концерте, у Л. Чижика наступала та грань, тот «полоса истины»,- при случае он становился самим собой. И наверное было, что музыка толстых для него — не набирание технических приемов, а манипуляция мыслить музыкой. Это пришло не сразу. Сначала он более чем увлекался тембровой звукописью, импрессионистской образностью. Потом постепенно умерил себя, пришел к равновесию эмоционального и рационального в своем пианизме.
Леонид остро («в цвете и пространстве») воспринимает многомерность нашего решетка; змейка разрозненных впечатлений преломляется у него в причудливую вереницу звукообразов. Порой чай, что он может обратить в звуки все сущее: чувства людей и формы вещей, свет солнца и зелень лугов, малышовый ржание и беззаботное благоденствие влюбленных, необозримость окружающего пространства. Л. Чижик — предельно лиричен, он романтик по сути своего творчества. Но в один голос с тем может зло шутить, карикатурить. Он подвергает испытанию музыкой все. Окраинно, былое и так, что в иных импровизациях ему не хватало умения отклонять лишнее, изуверски прогонять звуковой огромное число, отбирать в нем токмо «свое». Но с годами щедрая расточительность Чижика-импровизатора уступала театр большей сдержанности, становилась экономнее, обдуманнее, форма — точнее, импровизационная ненасытность подчинялась контролю мысли. Известен пословица Игоря Стравинского: «Архитектоника — это отселекционированная импровизация». Кажется, что сию секунду Л. Чижик подошел к пониманию этой мысли.
И все же артист по-прежнему любит свободную, вничью не сдерживаемую абсолютную импровизацию. Наглядным примером стал телефильм «Матисс и музыка толстых», показанный впервой в 1980 году по Центральному телевидению. В Московском Музее изобразительных искусств, на выставке коллажей Анри Матисса, поставили рояль, внесли стулья, и в этом на скорую руку организованном зале (двести-триста слушателей) Чижик дал незабываемый концерт. На пюпитр перед пианистом ставится картон с работой художника. Чижик пристально всматривается в причудливую игру линий, объемов и красок и начинает музицировать. Короткие уколы отдельных звуков… Всплывает манера, фразы… Обозначился мелодический шебеке-уклон. Мы как бы ощущаем в звуках отдельные цветовые пятна. Стремительный казус широким штрихом обозначает контур картины. Известная вещь, Чижик «переводил» Матисса на язык джазовой пьесы произвольно, по-своему, но мы чувствовали: дух работ художника угадано добросовестно.
С 1978 года Чижик отказывается от ансамблевой зрелище. Ажно такой малопритязательный труппа, как фортепианное трио, для него до перебора тесен. Ему свободно и легко исключительно в сольном пианизме. Он говорит:
— Некоторые называют мою исполнительскую манеру «интуитивным» стилем. Дело не в терминологии, тема в самой музыке. То, что я играю, — это ощущение жизни. Мне охота передать ее переменность и бесконечность таким конечным средством, как звук рояля. В музыке проявляется моя спонтанная ответ на мир вкруг меня, на человеческие связи. Мне кажется, джазу подвластна и эта сфера. Джаз — не пасынок, а законное девчушка великой классической традиции в искусстве, которую представляют Бах, Бетховен, Вагнер, Малер, Скрябин, Шостакович. Для меня джаз — бесконечное рождение нового и бесконечное его продолжение. Если нет же я не более того привычно музицирую (приходится, что нужно давать концерты ежедневно), коли же не «заражаюсь» жизненными впечатлениями, то начинаю приставать, чувствую, что мне не имеет смысла сказануть, и моя хроматизм делается поверхностной, риторичной…
Урывками я задумываюсь: для кого я играю? Для себя? Для публики? Да, понятная, я играю для себя. Но я хочу пребывать услышанным и понятым. Поэтому я играю и для моих слушателей. Я думаю, что человек, который ведет дневник, как сорок тысяч братьев находящийся в личном владении, интимный, делает это с тайной (да бессознательной) надеждой, что поздно ли-нибудь кто-то его прочтет. Уж так созданы люди. Мы можем говорить, что играем не более для себя или для ближайших друзей, что нам что с горы мнение публики. В этом случае мы чаще токмо лукавим. Все, что мы делаем, мы, в конце концов, делаем для людей.
Таков Лёня Чижик — талантливый джазовый клавишник, импровизатор, а в последние годы все более интересно ломящий музыкант.
В Ялте увеличили единый налог
Защищено: Все об установке металлической двери. Общие значения
Поход по грядкам
CMS Made Simple - современная система управления сайтом
Новогодний каравай
Комментариев нет:
Отправить комментарий